когда-то его
можно было даже пощупать. 20 лет назад еще нестриженный «под ежик»
молодой человек вошел в здание Литинститута. Для вуза это был, пожалуй,
самый сильный «приход»: аспирант Московского энергетического готовился
защищаться на тему «Электропривод троллейбуса с асинхронным
двигателем», но вдруг двинулся в литераторы.



Сергей Есин, ректор Литературного института им. Горького: «Витя —
человек странноватый. Одно время он приходил в институт поздно вечером
и бродил по заочному отделению».



Если Пелевин и вправду коллективное ничто, значит, кому-то пришлось задним числом подделать и мистифицировать его личное дело.



Сергей Есин: «Есть характеристика, написанная Лобановым. „В рассказах
Виктора Пелевина достаточно житейских наблюдений. В последнем рассказе
есть попытка сюрреалистического повествования о том, как поступает
смерть“. Я вот так и подумать не могу, как поступает смерть».



Порой подолгу он смотрел снизу на окна института, чтобы потом подняться
и «желтой стрелой» каратиста вонзиться в двери аудитории.



Виктор Куллэ: «Беспрерывно бил ногами в пристройке Литинститута. Там,
где сейчас Платоновская аудитория, на дверях был отпечаток пелевинского
ботинка. Ему действительно зачем-то это было нужно…»



Занимаясь в институте, он четыре года подрабатывал в издательстве,
пописывал рассказы, словом — обитал как все заочные. Но когда он
перешел на заочную форму жизни, даже заурядная объяснительная
превратилась в раритет!



Из объяснительной записки: «Я, Пелевин, задержал сдачу работы — в чем
приношу глубокие и искренние извинения — в связи с острой служебной
и творческой необходимостью».



Сергей Есин: «Самое главное, что его здесь разглядели, подышали на него теплом, вот он и побежал дальше».



Последнее осязаемое, что осталось в Литинституте от него,
бестелесного, — это приказ об отчислении. А подписавший эту бумагу
человек стал его первым критиком.



Приказ № 559 от 26 апреля 1991 года: «Отчислить за отрыв от института».



«Этап II. Встроенный мистификатор»



На этом этапе у человека, которого выдают за великого писателя, начали
отрастать темные очки. Это происходило синхронно с укорачиванием волос.



Из интервью журналу Vogue: «Ну, раньше у меня были какие-то там прически. Но так удобно, когда у тебя совсем нет волос, и ты можешь просто голову сунуть под кран, когда рожу моешь…»



Вскоре фамилия Пелевин появляется в журнале «Наука и религия». Издание
с огромными текстами и почти без картинок — тогда так было модно. А на
излете 89-го Пелевиным впервые подписывают рассказ «Колун Игнат и люди».



На пересменке эпох в журнал хлынула мистика — не потому что выгодно-тиражно,
а потому что разрешили. Этим потоком заведовал литературный маг
и колдун Виталий Ахрамович. В ответ на его призыв «Забивай на любые
правила» новичок Пелевин пригвоздил его домашнюю библиотеку.



Эдуард Геворкян: «Книги, прибитые гвоздями к стенам, — это, по-моему, равноценно тому, что их метафизически сожгли».



Ахрамовича считали внутренним учителем Пелевина, а многие, злорадные, — и внутренним писателем. Правда, занятно: до середины 90-х вышло лучшее — «Омон Ра», «Жизнь насекомых», «Чапаев и пустота»… Говорят, на похоронах Ахрамовича в 95-м Пелевин выл белугой…



Эдуард Геворкян: «Это было тяжелая потеря для всех, и для Виктора в том числе. Это было серьезно».



Однажды в редакцию вошел старичок со свертком. «Что у Вас? Вечный двигатель? А, это к Пелевину».



Эдуард Геворкян: «Он же по первому образованию физик, поэтому и сказал:
я сейчас все докажу. Когда я вернулся, Витя был весь красный и чуть
этого старика не душил. А старичок вежливо говорил: вы знаете, молодой
человек, вот здесь ремешок, здесь подшипник и так далее. Единственный
случай, когда я видел Витю в ярости, просто в бешенстве. Он не смог
доказать. Это просто невозможно, потому что вечный двигатель — это из
области таких же мифов, как сам Пелевин».



Из интервью журналу Vogue:

— Почему ты не отвечаешь на телефонные звонки?

— Я ничего хорошего не жду от телефона. Приезжаю домой, а на
автоответчике — сорок пять сообщений. Я нажимаю кнопку, и они все
стираются…



Из интервью:

— Одна из самых печальных черт ваших произведений — это предательство героизма. Так ли это?

— Русским это свойственно. Советский Союз был чудовищной империей,
которой нужны были солдаты, готовые жертвовать собой ради десяти тысяч
человек, живущих на своих подмосковных дачах. Это жутко и, вместе
с тем, довольно смешно…



«Этап III. Генерация П…»



Встав на путь к себе, человек с паспортом на имя Пелевина еще успеет
сгонять в Китай. Восточные аллюзии останутся в книгах, в Интернете —
пара фото. Из Поднебесной лирический герой Пелевина уже окончательно
переедет в астрал: обнаружит в Тибете Шамбалу, а на русской улице
Пекина Ябаолу выпьет пива.



Сергей Есин: «Я так хитро говорю: а чем он занимался? А он, говорят, здесь жил на какой-то квартире, купил велосипед и разъезжал по Пекину. И я понял, откуда появилась его китайская повестушка».



Была ли у Пелевина задача стать модным и народным — неизвестно, да и не
так теперь важно. Рецепт его оглушительно популярности оказался прост:
чем меньше Пелевина, тем больше о нем говорят. Он — вне медиа, скорее —
медиум.



Из интервью журналу Vogue: «Копирайтером я работал, было дело, но
телевизор не смотрю. У меня нет даже антенны, она в трех местах
перерублена».



Герой «Дженерейшн Пи» Вавилен Татарский — продавец коммерческого
ларька, ставший копирайтером, — персонаж отчасти автобиографический.
Есть легенда о том, что Пелевин в начале 90-х плотно дружил с владельцами палатки и заезжал попить пивка.



Виктор Гинзбург, режиссер: «Татарский в начале романа — это Пелевин.
Это как бы страшный сон Пелевина. А дальше — уже Павловский».



Считается, что экранизировать Пелевина невозможно. Казалось,
исключением станет именно «Дженерейшн Пи». Но снять кино оказалось
так же сложно, как встретиться с автором. Премьеру переносят уже
несколько лет, а тут еще кризис…



На роль Татарского молва сватала чуть ли не Хабенского, но победил
Владимир Епифанцев. Он сам себе устроил кинопробы, на которых
талантливо произнес эпохальный слоган из рекламы Бога — «Солидный
Господь для солидных господ».



Владимир Епифанцев: «В этом фильме очень много мухоморов, и режиссер
очень переживал, что мы не успеем их снять. Так и кричал: они же
умирают! Ну, что тут скрывать, — фильм для наркоманов!»



Сам автор галлюциногены не употреблял, а «расширял сознание».



Владислав Лебедько, «Хроники российской Саньясы», 1998 год: «Один раз
мы с Пелевиным нажрались грибов так, что Пелевин вышел из дома на
четвереньках, укусил грозную собаку-овчарку так, что она забилась в будку…»



Из интервью: «Предательство героизма привело бы к непреодолимому
желанию отомстить, желанию разоблачить, побороть, желанию заявить что-то…
Это возмездие в конце концов и произошло в России, в Советском Союзе.
Люди, которые разоблачили сущность Советского Союза, — это люди,
которые все это организовали».



«Этап IV. Пелевин и пустота»



Если писатель открыт для прессы, то в какой-то момент он перестает ее интересовать. Это — суровая правда жизни в медиапространстве, так талантливо описанная Пелевиным.



Когда с интервью на камеру было покончено, он еще изредка давал их на диктофон, потом — только по электронной почте. Кто-то всерьез предлагал ему интервью через домофон!



Павел Басинский, литературный критик: «Когда ты такой загадочный и тебя
все ищут, это создает дополнительную интригу. Я знаю, что западным
газетам он дает интервью и довольно охотно».



Есть такая традиция: когда от журналиста редакция требует, а принести в редакцию нечего, журналист идет в школу.



Оказалось, скрытность Пелевина или того, чье земное тело за него
отвечает, — еще со школьной скамьи. Его классная руководительница
Евгения Михайловна как-то раз описала его по-учительски бескомпромиссно: «сложный, умный, способный и очень ядовитый мальчик».



Евгения Михайловна, классный руководитель В. Пелевина: «Его лицо всегда
выражало скептицизм. С одноклассниками он общался свысока, все время
разговаривал с издевкой в голосе. Если я заходила в класс и видела, что
дети ссорятся, — это почти наверняка из-за Вити Пелевина».



В классе мальчик Витя всегда держался отдельно, как хорошо
информированный оптимист. Его будущая метафора — «чуть присыпанный
трагическим инеем тертого кокоса» — как будто про него самого.



Эдуард Геворкян: «Кстати, вы знаете, что он был стипендиатом Ленинского комсомола? Это страшная тайна Пелевина».



Александр Ованесян, одноклассник В. Пелевина: «Не могу сказать ничего
особенно доброго о Вите, потому что знал его довольно хорошо».



Из интервью: «Я не думаю, что я циник. Я не циник, я романтик! Цинизм
в России, знаете ли, это своего рода убежище. Ты используешь окружающую
тебя реальность в качестве тормоза, когда пишешь что-либо, некий материал. Мой жизненный опыт может показаться циничным, потому что я циничен».



Этап V. Принц бизнес-плана.



Он не стал, как многие коллеги-писатели,
телеведущим, и даже телеведомым. И, что странно, не вошел
в Общественную палату. Чтобы выпускать в год по книге, как того,
видимо, требуют издатели, он улучшился настолько, что перестал
существовать.



Эдуард Геворкян: «Есть в Станислава Лема эссе под названием „Купюра как ошибка“. Могут быть и писатели как опечатка».



Виктор Пелевин, со слов Виктории Шохиной: «С шестнадцатого этажа иногда
вижу, как вдруг засветит яркий красный лучик, шмыгнет пару раз по
«мерсу» какого-нибудь нового русского. Он начинает метаться, а я сижу, смеюсь… "



Этим лучиком он водит читателя и корректирует огонь по неприятелю.
Месть задевшим его литературным критикам — последняя обратная связь,
которую Пелевин прямо в книгах дает внешнему миру. Своего гонителя
Немзера он назвал Недотыкомзером, издателя Скорондаева — Сракондаевым…
Вообще, туалетная эстетика — шикарная область для вендетты.



Павел Басинский: «Я думаю, что Пелевин хотел показать критику, что его место — в сортире».



Павле Басинскому он показал его буквально. Надо быть тефлоновым, чтобы
самому читать о себе такое: «В кадре дверь деревенского сортира, жужжат
мухи. Дверь медленно открывается, и мы видим сидящего над дырой
худенького мужичка с похмельным лицом, украшенным усиками подковкой. На
экране титр: литературный обозреватель Павел Басинский».



Легким движением клавиатуры автор отправляет критика в недра нужника.
Поскольку есть вероятность, что Пелевина нет, это почти как месть из
преисподней.



«Что-то сильно дергает обозревателя вниз, и он
с бульканьем уходит на дно. Наступает тишина, нарушаемая только
гудением мух. Голос за кадром: Будь европейцем. Пахни лучше».



Павел Басинский: «Это говорит о его слабости. Писатели — слабый народ, я вам скажу».



Говорят, его видели на велотуре в турецкой Каппадокии. В блогах появилась тема «Витька на колесах».



Когда-то Пелевина было модно читать, теперь — модно ругать. Сказать сегодня, что его крайняя книга «П-5» —
редкостная халява, такой же признак хорошего вкуса, как 10 лет назад
назвать гениальным «Дженерейшн Пи». Но других читателей у него для нас
нет…



Виктор Гинзбург: «Пелевин — это ум, честь и совесть нашей эпохи!»



Эдуард Геворкян: «У него может получиться, если он, грубо говоря, ну что-то обвяжется поясом шахида и взорвет Кремль, то есть политический акт».



Из интервью:

— В нашем городе Вы что делаете, чтобы быть Виктором Пелевиным?

— Самое лучшее — перестать быть Виктором Пелевиным.



P.S. «Этап VI. Фразоимитатор»



Из интервью: «Самое плохое в моей профессии — это то, что писатель
в тебе все время хочет уничтожить тебя как личность, и ты должен с ним
бороться. Понимаете, что я имею в виду?..»