Категории каталога

Рецензии [6]
Интервью [12]
Интервью с В.О. Пелевиным
Юмор:) [1]
Пелевин и юмор
Статьи [42]

Форма входа

Поиск

Друзья сайта

Статистика


Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0

Наш опрос

Оцените сайт
Всего ответов: 46

Мини-чат

Четверг, 28.03.2024, 20:51
Приветствую Вас Лень проходить регистрацию
Главная | Регистрация | Вход | RSS

В.О. Пелевин и иже с ним

Каталог статей

Главная » Статьи » Статьи

Гоголевские реминисценции в книге В. Пелевина «Диалектика Переходного Периода: из Ниоткуда в Никуда»
Вагина А.С.

Гоголевские реминисценции в книге В. Пелевина «Диалектика Переходного Периода: из Ниоткуда в Никуда»


Аннотация

В данной статье предлагается прочтение книги В.О. Пелевина «Диалектика Переходного Периода из Ниоткуда в Никуда» через интертекстуальные отсылки к поэме Н.В. Гоголя «Мертвые души». Выявляются модификации образов птицы-тройки и мертвых душ, а также отсылки к фактам жизни русского классика. Выявленные элементы позволяют определить один из тематических блоков в книге – тему исторического пути России и развития общества.

Творчество известного современного российского писателя В. Пелевина, с нашей точки зрения, отличается явными, намеренно огрубленными интертекстуальными и автоинтертекстуальными связями. Более того, можно сказать, что интертекстуальность у В. Пелевина как писателя-постмодерниста является «основным художественным приемом, через который реализуется концептуальность текста» [Яценко 2002]. Как отмечает И. Яценко, «интертексты в постмодернистском тексте являются организующими структурами, и исследование того или иного интертекста неизбежно приведет к проникновению в смысл постмодернистского текста» [Яценко 2002]. В этом отношении книга В. Пелевина «Диалектика Переходного Периода из Ниоткуда в Никуда» является довольно ярким примером.

Писатель обращается к разнообразным русским и зарубежным культурным претекстам начиная от античной мифологии и русской классики XIX века и заканчивая «Звездными войнами», а также покемонами (японскими мультипликационными карманными монстрами). Интертекстуальный пласт русской классики достаточно отчетливо явлен: на страницах романа «мерцают» аллюзии и реминисценции так называемых «программных» текстов XIX века: «Евгений Онегин» А.С. Пушкина, «Преступление и наказание», «Идиот» и «Братья Карамазовы» Ф.М. Достоевского, «Воскресение» Л.Н. Толстого, «Мертвые души» Н.В. Гоголя, «Смерть поэта» М.Ю. Лермонтова, «Дама с собачкой» А.П. Чехова, «Что делать?» Н.Г. Чернышевского.

Каждый из названных претекстов играет немаловажную роль в постижении смысла книги, однако в рамках данной работы мы обратимся лишь к гоголевским реминисценциям, которые организуют один из тематических блоков в «ДПП(НН)1» и позволяют прочитать книгу в контексте поисков исторического пути России.

Книги В. Пелевина актуальны, так как отражают близкую времени их написания российскую действительность. Автор четко и остро реагирует на кризисные ситуации в жизни России: будь то политика, бизнес, информационный бум, коррупция, банковские махинации и т.п., представляя в своем творчестве меткие, яркие и порой остросатирические сюжеты-интерпретации. Причем они зачастую носят реальную либо вымышленную эзотерическую подоплеку (шумерский культ богини Иштар, дзэн-буддизм, китайская «Книга Перемен», учение Че Гевары, оборотничество, учение о сверхоборотне, культ амитафо и т.д.). В начале творческого пути писателя его тексты были наполнены антисоветским пафосом («ОМОН Ра» – мифичность советского космоса, «Затворник и Шестипалый» – птичий инкубатор как модель общества Страны Советов), в девяностых годах в книгах Пелевина Россия предстает в перестроечный и постперестроечный период («Чапаев и Пустота», «Generation "П”»), в начале XXI века – новый переходный период России на пороге двух тысячелетий, так называемый период «парадигматического сдвига» [Пелевин 2003: 34].

Именно в эту эпоху живут персонажи романа «Числа», повести «Македонская критика французской мысли» и рассказов «Один вог», «Акико» и «Фокус группа»: банкиры Степан Михайлов и Георгий Сракандаев, секретарь-референт Мюс Джулиановна, сын нефтяного олигарха Кика Нафиков, майор-джедай Леня Лебедкин, братья-чечены Иса и Муса, гадатель Простислав, PR-технолог Малюта (известный нам еще по роману «Generation "П”»), Йцукен и др. Каждый из персонажей находится в плену своего личного consumeridentity: «Но в постиндустриальную эпоху главным становится не потребление материальных предметов, а потребление образов, поскольку образы обладают гораздо большей капиталоемкостью. Поэтому мы на Западе берем на себя негласное обязательство потреблять образы себя…» [Пелевин 2003: 81]. Так, Степан и Георгий – герои-антиподы – живут числами 34 и 43, причем каждый из них имеет двойную идентичность: Степа – покемон Пикачу и одновременно воплощение цифры 34, Жора – Ослик 7 центов и 43. Мюс потребляет образ себя-покемона, Лебедкин – киллера Леона из одноименного кинофильма и джедая из «Звездных войн» Джорджа Лукаса, Кика Нафиков попал в плен шизофренической интерпретации работы Бодрияра «Символический обмен и смерть»2, камикадзе Иса и Муса мечтают достичь стадии шрапнельно-осколочного тела. Так же и персонажи рассказа «Фокус-группа», в отличие от вышеназванных, представляют некий срез среднестатистических обывателей, усопших и попавших в некий предзагробный мир («Фокус-группа» – это один из методов соцопроса в рекламном маркетинге): Дездемона, Барби, Дама с собачкой, Родина-мать, Монтигомо, Телепузик и Отличник. Важно отметить, что в книге отчетливо явлен процесс обезличивания персонажей – людей постиндустриальной эпохи: человеческими именами становятся потребительские образы, социальные и культурные клише и бренды, причем в их ряду имена собственные также теряют индивидуальность, а социальные статусы становятся брендами: «Это потребление образом, связанных с материальными предметами. <...> Я – покемон Мюс. <...>твой друг Лебедкин – он джедай. А из телевизора нам улыбается Тони Блэр – он премьер-министр» [Пелевин 2203: 82]; «СКАНДИНАВИЯ, ARMANI, GUCCI, PRADA, BURBERRY, BRABUS, MERCEDES GELANDEWAGEN, VICHY PUETAINE, TRINIDAD FUNDADORES, КРЕМЛЬ»3 [Пелевин 2003: 303–304]. Конечная стадия обезличивания отражается в имени персонажа рассказа «Акико»: Йцукен – это всего лишь шесть кнопок подряд на клавиатуре компьютера (qwerty).

Все персонажи в книге, центральные и эпизодические, тесно связаны по сюжету: Иса и Мусса «крышуют» владельца «карманного» банка Степу Михайлова, Мюс – его секретарь и половой партнер, а также объект обсуждения уровня гламура в женском туалете ресторана «Скандинавия» (рассказ «Один вог»), Сракандаев – антипод-партнер Степана по банковскому делу, Малюта создает для Михайлова и Сракандаева телевизионный проект «Чубайка и Зюзя», майор Лебедкин сменяет «крышу» Степана Михайлова и Георгия Сракандаева, а затем уходит в пятое главное управление по борьбе с терроризмом в интернете, Кика Нафиков является владельцем нефтяной фирмы, на которую работают банкиры-антиподы. Персонаж рассказа «Акико» по адресу координатам кредитной карты оказывается одним из служащих «Альфа-банка», как и другие, входящего в единую банковскую систему отмывания денег, а семеро усопших в «Фокус-группе» оказываются свидетелями перехода нелепо погибшего Георгия Сракандаева в иной, «лучший» мир. Сюжет связывает всех персонажей части «Мощь великого» в единый узел, представляя нам гротескную модель современного российского общества. Более того, автором последовательно проводится мысль, что механизм информационного потребления и взаимодействия, который представляет собой в книге Россия, является лишь частью, «винтиком» в более глобальном – мировом механизме потребления: «Ты хоть знаешь, сколько людей в цепочке? <...> Это раньше была страна. А теперь весь свободный мир, понял, нет? И несвободный тоже» [Пелевин 2003: 259].

Лейтмотивом части «Мощь великого» становится мысль о пустотности, ложности потребляемых образов себя и разнообразных вер на «рынке религий»: «И еще, – окликнула его (Степана Михайлова – А.В.) Бинга. – Солнечное число может быть любым. И лунное тоже. Дело не в числах, а совсем в другом <...> Если ты сам не видишь прямо сейчас, – сказала она, – кто и когда тебе объяснит?» [Пелевин 2003: 34]. В конце романа «Числа» Степан Михайлов находится очень близко от ответа на вопрос, что же на самом деле важно и истинно: число 34, записанное двоичным кодом, предстало в виде гексаграммы «Книги перемен» со значением «ошибки молодости, недоразвитость». Однако герой не смог избавиться от привычки сознания и, утратив число-фетиш, нашел себе новое. Одной из основных идей «Мощи великого» является идея ложности, симулятивности мира, создаваемого человеческим сознанием и существующего только в нем. Очевидна связь с лейтмотивом поиска ветра, становящимся метафорой «тихого голоса истины», который можно услышать, по мысли автора, лишь при условии полного молчания, а следовательно, отсутствия слов и создаваемого ими мира, то есть пустоты.

Изначальная неистинность самоидентификации персонажей «Мощи великого», их гротескные образы, мутировавшая аксиология, а также обезличивание жителей изображенного в книге российского «постиндустриального общества» говорят о симулятивности самого существования персонажей В. Пелевина. Незакавыченное название поэмы Н.В. Гоголя, а также прозвище, данное писателю Сенковским, Булгариным и славянофилами, – Гомер [Белинский 1842], использованные автором в «Элегии 2», своего рода введении в «ДПП(НН)», позволяет провести параллель с гоголевскими помещиками, «мертвой» Россией:

«Гомер, твой список мертвых душ
На середине уж» [Пелевин 2003: 5]4.

Эта аллюзивная связь с «Мертвыми душами» вносит в тему пути России новый смысловой пласт: с одной стороны, персонажи книги В. Пелевина – в какой-то степени «мертвые души», существующие в неисчислимом множестве симулякров, силой лишь собственного разума загнавшие себя в виртуальный тупик, духовно деградирующие (духовность («духовный фастфуд») в книге писателя становится в один ряд с такими продуктами потребления, как автомобили престижных марок, бренды лучших модельеров, коктейли-невидимки и т.д.). То есть в отношении героев «Мощи великого» мы можем говорить об их духовной, «символической» смерти, причем она («Македонская критика французской мысли») накрывает собой всю страну, и более того – весь мир (вспомним: Н.В. Гоголь писал о намерении показать всю Россию, какая она есть). Таким образом, автор «ДПП(НН)», делая социальный срез современного общества, последовательно проводит мысль о пустотности, ложности любого стереотипа/симулякра и о поразительной силе человеческого ума, способного любые вещь или явление наделить сакральной силой. Сакральной силой такой степени, что далее уже не людские умопостроения движут созданный в их сознании мир, а придуманные симулякры управляют своими создателями.

С другой стороны, «мертвые души» (в сочетании с именем Гомера) вводят в тематический комплекс также глубоко-философский мотив молчания автора (символической смерти автора) и придают художественному миру книги широкий эпический размах. Подобно Н.В. Гоголю, сжегшему второй том поэмы, автор «ДПП(НН)» в образе студента Постепенности Упорядочивания Хаоса («Запись о поиске ветра», часть «ЖЗЛ»), узрев Великий Путь, в поисках истины приходит лишь к одному: необходимо замолчать, перестать производить слова, мир исчезнет, и именно в этой пустоте промелькнет «тихий голос истины»: «... слова всегда дуалистичны, субъектно-объектны <...> Они способны отражать только концептуальное мышление, а там истина даже не ночевала. Слова в лучшем случае могут попытаться указать направление, и то примерно»5 [Пелевин 2003: 162].

Немаловажным в реализации темы исторического пути России в ХХ веке, с нашей точки зрения, становится появление в тексте «Чисел» знаменитого образа гоголевской птицы-тройки: «И Степа, и Сракандаев были маленькими живыми винтиками в двигателе непостижимого уму мерседеса – березового «Геландевагена» с тремя мигалками, который сменил гоголевскую птицу-тройку, и так же неудержимо – чу! – несся в никуда по заснеженной равнине истории» (выделено нами – А.В.) [Пелевин 2003: 127]. Несомненно, «березовый «Геландеваген» с тремя мигалками», как и птица-тройка, является символом России, новой, в период так называемого «парадигматического сдвига» на границе двух тысячелетий. Смена традиционного образа птицы-тройки свидетельствует о подмене сути главного вопроса. Если в «Мертвых душах» задавался вопрос: «Русь, куда несешься ты, дай ответ...» (выделено нами – А.В.), то в «Числах» классический философский вопрос автора поэмы трансформируется: не куда, а как. Потому что направление движения истории России, человечества, единичной человеческой жизни и его сознания на пути к истине обозначено автором на самой первой странице книги – в заглавии: «Диалектика Переходного Периода из Ниоткуда в Никуда» (выделено нами – А.В.). Слово «диалектика» подразумевает саму процессуальность пути, важность того, как идет движение, а не куда, так как направление пути задано отрицательными наречиями со значением места: из ниоткуда в никуда. Тем самым писатель вводит в книгу традиционный для своего творчества образ пустоты, который приобретает черты истины. Так как ход истории России в ХХ веке, по нашему мнению, является лишь одним из тематических блоков в «ДПП(НН)». Кроме того, диалектика – это один из основных методов философского познания мира, базирующийся на анализе всевозможных точек зрения на исследуемый предмет. Как правило, такой всесторонний анализ различных точек зрения сводится к столкновению двух противоположных существенных позиций, которые принято называть тезисом и антитезисом. Именно этим методом структурируется художественный мир в книге: в каждом тексте книги представлены различные грани восприятия процесса, обозначенного как «парадигматический сдвиг» – в рассказах, романе и повести уделяется внимание тому или иному персонажу книги, которые, как мы уже говорили, тесно связаны по сюжету. Таким образом достигается диалогичность точек зрения и собственно диалектическое изображение картины мира.

Книга В. Пелевина, несмотря на внешнюю разрозненность включенных в нее произведений, с нашей точки зрения, представляет собой единый текст, отличающийся тематической многоуровневостью. Эта многослойность создается и структурируется за счет различных культурных интертекстов. Так, гоголевские реминисценции создают новый слой прочтения книги и способствуют реализации темы исторического пути России, которая (тема – А.В.), получая эзотерическую подоплеку в тексте, разворачивается в более глобальную: тему так называемых «проклятых» вопросов – куда, как и для чего живет человек. Наконец, в конце «ДПП(НН)» тема Пути расширяется и абстрагируется, открываясь в новый семантический пласт романа: поиски пути к Истине, завершающиеся в смерти, молчании, пустоте: в моменте между облеченными в словам и сменяющими друг друга симулякрами себя.

 

Литература

   1.

      Пелевин В.О. Диалектика Переходного Периода из Ниоткуда в Никуда: збранные произведения. – М.: Эксмо, 2003. – 384 с.
   2.

      Белинский В.Г. Несколько слов о поэме Гоголя: Похождения Чичикова или мертвые души [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://az.lib.ru/b/belinskij_w_g/text_0800.shtml/.
      Яценко И.И. Интертекст как средство интерпретации художественного текста (на материале рассказа В. Пелевина «Ника») [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.gramota.ru/biblio/magazines/mrs/28_214.



Примечания

1 В книге используется несколько аббревиатур для обозначения ее названия: на обложке – «ДПП(NN)», в выходных данных книги – «ДПП(нн)», в названии же части книги «Мощь Великого» - «DPP(NN)». Полное название книги выглядит как «Диалектика Переходного Периода из Ниоткуда в Никуда». Наличие различных вариантов сокращения названия книги кажется нам проявлением авторской игры с читателем – характерной черты поэтики постмодернистских текстов, а В.О. Пелевин, как известно, широко использует ее элементы в своем творчестве. Мы в нашей работе примем за рабочее сокращение «ДПП(НН)» по модели указанных выше, только с использованием прописных букв, как и в полном названии книги.

2 Шизофренический сдвиг в сознании героя основан на изменении семантики выражения.

3 При помощи графических средств индивидуальные собственные имена (Кремль) помещаются в один ряд с торговыми брендами и тем самым приобретают их статус.

4 В указанном отрывке происходит наложение трех интертекстов: стихотворение О.Э. Мандельштама («Бессонница. Гомер. Тугие паруса. / Я список кораблей прочел до середины...»), которое, несомненно, отсылает нас к дискуссии о поэме Н.В. Гоголя в 19 веке (участниками которой стали Аксаков, Белинский, Булгарин, Сенковский и др.) об эпическом размахе поэмы и традиции творчества Гомера.

5 Слова эпизодического персонажа в романе «Числа», попутчика Степы Михайлова. С нашей точки зрения, в образе попутчика В. Пелевин иронически рисует самого себя: «Это был коротко стриженный молодой человек с лицом, в котором сквозило что-то монголоидное. Одет он был в черное» [Пелевин 2003: 158]. Таким образом, думается, автор визуализируется в тексте и тем самым уравнивает себя с персонажами собственной книги, называя художественное творчество также лишь одним из способов плена истины в словесных заключениях ума.
Категория: Статьи | Добавил: pelevin (08.02.2010)
Просмотров: 1710 | Рейтинг: 0.0/0 |
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]