|
Категории каталога | ||||
|---|---|---|---|---|
|
Форма входа |
|---|
Поиск |
|---|
|
©Google
|
Друзья сайта |
|---|
Статистика |
|---|
|
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
Наш опрос |
|---|
Мини-чат |
|---|
Суббота, 20.04.2024, 17:39
Приветствую Вас Лень проходить регистрацию
Главная | Регистрация | Вход | RSS
Приветствую Вас Лень проходить регистрацию
Главная | Регистрация | Вход | RSS
В.О. Пелевин и иже с ним
Каталог статей
| Главная » Статьи » Статьи |
Герой В. Пелевина в поисках идентичности (на материале книги «ДПП(НН)»)
Вагина А.С.
Герой В. Пелевина в поисках идентичности (на материале книги «ДПП(НН)»)Книги В. Пелевина, с нашей точки зрения, всегда актуальны, так как отражают близкую времени их написания российскую действительность. Автор четко и метко реагирует на кризисные, переходные ситуации в жизни России: будь то общество, политика, бизнес, информационный бум, коррупция, банковские махинации и т.п., представляя в своем творчестве меткие, яркие и порой остросатирические сюжеты-интерпретации эпизодов большой и малой истории страны и столицы. Свидетельством нового переходного периода существования России на пороге двух тысячелетий, так называемого периода «парадигматического сдвига» [Пелевин 2003: 34] в начале XXI века становится книга В. Пелевина «ДПП(НН)»1(2003). Именно в это сложное время живут персонажи романа «Числа», повести «Македонская критика французской мысли» и рассказов «Один вог», «Акико» и «Фокус группа»: банкиры Степан Михайлов (центральный персонаж романа) и Георгий Сракандаев, секретарь-референт Мюс Джулиановна, сын нефтяного олигарха Кика Нафиков, майор-джедай Леня Лебедкин, братья-чечены Иса и Муса, гадатель Простислав, PR-технолог Малюта (известный нам еще по роману «Generation "П”»), Йцукен и др. В условиях «парадигматического сдвига» проблема идентичности – социальной, личностной, гендерной, национальной, культурной, конфессиональной – становится для жителей переходной эпохи закономерным явлением.Каждый из героев находится в плену своего личного «consumeridentity», а картина социальных образов в книге представляет собой цветастое лоскутное одеяло, сотканное из разнообразных вариантов идентичности. Причем процесс самоидентификации персонажей представляет собой заимствование тех или иных образов и предметов западной культуры. Так, Степан и Георгий – герои-антиподы – отождествляются с числами 34 и 43 и имеют двойную идентичность: Степа – покемон Пикачу и одновременно воплощение цифры 34, Жора – Ослик 7 центов и 43. Мюс Джулиановна – покемон Мюс; Лебедкин – киллер Леон из одноименного кинофильма и джедай из «Звездных войн» Джорджа Лукаса; Кика Нафиков – пленник шизофренической интерпретации работы Бодрияра «Символический обмен и смерть»2 и т.д. Отметим, что в контексте поисков идентичности важным становится мотив потребления: «Но в постиндустриальную эпоху главным становится не потребление материальных предметов, а потребление образов, поскольку образы обладают гораздо большей капиталоемкостью. Поэтому мы на Западе берем на себя негласное обязательство потреблять образы себя…» [Пелевин 2003: 81]. Также акцентируется внимание на материальной природе социальных образов, даже если они таковой и не обладают: «Это потребление образов, связанных с материальными предметами. <...> Я – покемон Мюс. Только что с тобой говорил по телефону твой друг Лебедкин – он джедай. А из телевизора нам улыбается Тони Блэр – он премьер министр (выделено нами – А. В.)» [Пелевин 2003: 82]. Мотивы материальности и потребления характеризуют период развития общества, описываемый в книге В. Пелевина. Центральный герой романа «Числа», являющегося поливалентным стержнем части «Мощь Великого»3, имманентно находится в ситуации конструирования мира и самоидентификации: «<...> выбирая временную и пространственную точку своей встречи с миром, мы занимаемся совершенно реальной магией, <...> потому что каждый раз мы решаем, в какой именно мир нам вступить» [Пелевин 2003: 13–14]. Как отмечает Л. А. Софронова, в условиях меняющегося общества (в нашем случае это переходная эпоха «парадигматического сдвига») человек «занят поисками социальной, национальной, конфессиональной, психологической, гендерной идентичности. Одна из них может подавляться, другая — выходить на первый план и становиться доминирующей в комплексе вариантов идентичности. Эти варианты способны сосуществовать, так как определяют человека с разных сторон» [Софронова 2006: 8]. Итак, Степан Михайлов поклоняется числу 34, вокруг него выстраивает всю свою жизнь и соответственно отождествляет себя именно с этим числом. С темой числовой идентификации тесно связан мотив двойничества: по логике сюжета у «солнечного» числа 34 появляется его противоположность – «лунное» число 43 (Жора Сракандаев). Важно отметить, что воплощением числа 43 Сракандаев является именно в восприятии Степана. Кроме того, появление двойника-антипода, с нашей точки зрения, продиктовано еще и так называемой негативной идентичностью, «конструирующейся прежде всего образом врага, когда весь мир разделяется на "наших” и "не-наших”, причем все собственные беды и неудачи изображаются как результат происков внешних и внутренних врагов» [Кон URL]. Подобный аспект самоидентификации, по мнению И. Кона, является остаточным явлением советской идеологии. Однако в книге образ врага лишается своей семантики, ибо противоположности (34 и 43) соединяются, нивелируются и таким образом оппозиция чисел уничтожается. Образ Степана Михайлова складывается из его самоидентификации и восприятия этого героя окружающими. Различные варианты идентичности героя имеют точки пересечения, выстраиваясь таким образом в многоярусную структуру: так, 34 в интерпретации Мюс оказывается номером враждебного покемона Нидокинга, а по «Книге Перемен» гадатель Простислав выводит значение гексаграммы 34: «ошибки молодости, недоразвитость». Степин внутренний образ в романе изменяется в зависимости от сюжетной перипетии и в пересечении с чужими интерпретациями становится неопределенным и мозаичным. В связи с этим в романе выделяется мотив маски, сопряженный с мотивами сокрытия и узнавания. Он проявляется в ситуации маскарада, переодевания героя: костюм чеченского «сепаратиста в поисках жанра» [Пелевин 2003: 129] и «потрепанный номер "Коммерсанта” с большим портретом Березовского на первой полосе» [Пелевин 2003: 130] при первом посещении Степой банка Сракандаева; костюм священника и интеллигентский портфель с бутылкой водки и томиком «Братьев Карамазовых» при второй встрече Степы с Жорой; венецианские маски у Двух Королевских Батлеров в спектакле «Доктор Гулаго», виденном Степой в Санкт-Петербурге, и у мудрого китайского господина И-Чжоу (= «Книга перемен» – А. В.) во сне героя. О мозаичности образа банкира Степы свидетельствуют и различные его номинации в романе, по большей части являющиеся заимствованными из разных культурных традиций: воплощение числа 34 («<...> в чертах его лица связь с числом "34”. У Степы был прямой, как спинка четверки, нос <...>. Его округлые и чуть выпирающие щеки напоминали о двух выступах тройки, и что-то от той же тройки было в небольших черных усиках...» [Пелевин 2003: 17–18]), покемоны Пикачу и Нидокинг («Настоящий ли ты Пикачу? Или это просто маска, муляж (выделено нами – А. В.). За которым пустота и древний русский хаос? Кто ты на самом деле?» [Пелевин 2003: 82]), покебан (игра слов: pocketbankи pocketmonster– карманный банк и карманный монстр), священник с томиком Достоевского, Степной волк (DERSTEPPENWOLF4), Татьяна (очередной вариант деконструкции наследия А.С. Пушкина, популярной в постмодернистской литературе: «<...> по распоняткам ты Татьяна. Типа русская душою» [Пелевин 2003: 258]). Нет целостности и в конфессиональных предпочтениях героя: числа и шаманизм («<...> на рынке религий не было продукта, который мог бы утолить его тоску по чудесному лучше, чем общение с числами. <...> Степа <...> был шаманистом-эклектиком: верил в целительную силу визитов к Сай-Бабе, собирал тибетские амулеты и африканские обереги и пользовался услугами бурятских экстрасенсов» [Пелевин 2003: 30]), китайская «Книга перемен», дзэн-буддизм, культ «амитафо». Таким образом, расплывчатость, мозаичность самоидентификации банкира Степы указывает на имманентное состояние движения героя между многочисленными образами мира и consumeridentities. Однако о динамике процесса самоидентификации героя в данном случае говорить нельзя, так как весь его путь пролегает от одного числа к другому: в финале романа, оставшись без своего, аннигилировавшего с 43, числа, Степан выбирает себе новое – «60» на дорожном знаке («Вот оно, новое солнце, – почти спокойно подумал Степа <...>. – Как все просто... Семнадцать лет ни о чем не волноваться» [Пелевин 2003: 263–264]). По логике автора все «образы себя» (варианты идентичности) и образы мира являются ложными, муляжами / симулякрами, ибо являются плодом сознания героев и созданы при помощи слов: слова всегда дуалистичны, субъектно-объектны <...> Они способны отражать только концептуальное мышление, а там истина даже не ночевала. Слова в лучшем случае могут попытаться указать направление, и то примерно» [Пелевин 2003: 162]. На симулякровость идентичности и безрезультатность ее поисков указывают мотивы маски, двойника, лишения индивидуальности, превращения в неодушевленный предмет (или в абстракцию)5. В названии книги – «Диалектика Переходного Периода из Ниоткуда в Никуда» (движение в пустоте – А. В.) воплощается лейтмотив творчества В. Пелевина – мотив пустоты. Названный комплекс мотив реализует одну из основных тем книги – неистинность словесного и образного описания мира, которая приводит к априорной ложности любого варианта идентичности героя. ПРИМЕЧАНИЯ 1 «Диалектика Переходного Периода из Ниоткуда в Никуда». 2 Шизофренический сдвиг в сознании героя основан на изменении семантики выражения. 3 См. об этом: Вагина А.С. Книга В.О. Пелевина «Диалектика Переходного Периода из Ниоткуда в Никуда»: между структурой и ризомой // Этнокультурное пространство региона: Материалы Всероссийской научно-практической конференции 31 октября 2005 года. Тюмень, 2006. С. 104-109. 4 Не случайным нам кажется появление рядом с пародийной аллюзией на Достоевского отсылки к классическому тексту зарубежной литературы ХХ века, предтече постмодернизма – роману «Степной волк» Германа Гессе. Таким образом, с нашей точки зрения, акцентируется мотив двойничества, раздвоения личности, способствующий созданию неопределенного и фрагментарного идентичности героя. 5 Процесс обезличивания персонажей – людей постиндустриальной эпохи: человеческими именами становятся потребительские образы, социальные и культурные клише и бренды, причем в их ряду имена собственные также теряют индивидуальность, а социальные статусы становятся брендами: премьер-министр в одном ряду с покемонами и джедаями, Кремль в одном ряду с ARMANI и GUCCI, номинации персонажей рассказа «Фокус-группа» (Дездемона, Барби, Дама с собачкой, Родина-мать, Монтигомо, Телепузик и Отличник), превращение людей в абстрактные числа («Это же не человек. Это "сорок три”» [Пелевин 2003: 181]). Конечная стадия обезличивания отражается в имени персонажа рассказа «Акико»: Йцукен – это всего лишь шесть кнопок подряд на клавиатуре компьютера (qwerty). Литература 1. Кон И.С. Идентичность [Электронный ресурс]. Кругосвет: Режим доступа: URL: http://slovari.yandex.ru/dict/krugosvet/article/c/c9/1011930.htm (дата обращения – 07.12.2009). 2. Пелевин В.О. Диалектика Переходного периода из Ниоткуда в Никуда: Избранные произведения. – М.: Изд-во Эксмо, 2003. 384 с. 3. Софронова Л.А. О проблемах идентичности // Культура сквозь призму идентичности. М.: Индрик, 2006. С. 8–24. Источник: http://pelevin.nov.ru/stati/o-ident/1.html | |
| Категория: Статьи | Добавил: pelevin (08.02.2010) | |
| Просмотров: 2926 | Рейтинг: 0.0/0 | |
| Всего комментариев: 0 | |